Операция «Купюра» - Страница 50

– Да какой там номер? – Габлая грязно выругался и поскрёб мизинцем усы. – Какой номер – он не в зоне!

– Ребята, может, про Инопланетянина поподробнее расскажете? – спросил Шляпников. – Интересная, вижу, личность.

– Вон, Каракурт тебе про него расскажет – пальчики оближешь! – Ружецкий назвал Минца не так, как всегда, и тот вздрогнул. – Он Веталя лично взял в курилке «Метрополя», и перед тем у них давние счёты были. Так что ему вдвойне опасно связываться с Митей. Тот ведь даже взгляда косого не прощает, а тут – любимого дядю упокоил. Надо бы тебе, Александр Львович, из дела-то выйти – палёным пахнет…

– Да, Саша, я помню, что ты выступал в судебном процессе, – подтвердил Сергоев, протирая очки фланелькой. – И присоединяюсь к Михаилу – тебе лучше этим не заниматься. Ты и так пострадал достаточно.

– Погоди, это тебе Митька кочан срубить хочет? – оживился Габлая. – Он всё про кума какого-то базарит. Говорит, приду по его душу – через сколько хочешь лет…

– Пусть скажут «спасибо» адвокату Усвятцеву, – саркастически усмехнулся Саша. – Если бы не его красноречие, топтал бы сейчас Дмитрий зону.

– Холодаев, конечно, яркий след оставил, – покачал головой Шляпников. – Его «стволы» говорят теперь по всему Союзу. Похоже, что и племянник – не промах. Надо в виду его иметь, если вдруг в Москве объявится. Интересно, он так же метко стреляет, как Веталь? Того, помнится, «Вильгельм Телль» называли. А родственник его с вывертами, судя по всему. И фамилия интересная, погоняло.

– Его отец – чех, – пояснил Минц тем же страстным, немного придушенным голосом. – А мать – Нина Холодаева, сестра Веталя. Правда, она с Яном Стеличеком давно в разводе – с шестьдесят восьмого года. Она тогда с ребёнком из Праги сбежала – русских там после вторжения возненавидели. А кличка такая, потому что рок– группа, лидером которой он был, называлась «Инопланетяне». Толпу, конечно, Митя мог завести до бешенства – этого у него не отнимешь. Потом он искалечил своего конкурента, за что и попал под суд. Как я и ожидал, не раскаялся и не исправился. То, что Стеличек – прирождённый вожак, лишь усугубляет положение…

– Кончаем вспоминать – поздно уже! – вскинулся Ружецкий. – Квежо, ты сам додумался Гаврилова мочить? Или тебе Дмитрий велел?

– Сам, начальник! – честно глядя Михаилу в глаза, ответил Габлая. – Он, сучара, в легавку грозился пойти. Чистенький какой! Ты же знаешь, опытный в наших делах – за это кончают. Чего буркалы вывалил? И я, и Митя ещё пожить хотели. Дел на воле много, некогда отдыхать…

– Ну, ты теперь в санаторий надолго поедешь, если не навсегда, – беспечно отозвался Ружецкий.

– Давно Митя партию ввёз? – как бы между прочим осведомился Грачёв. – Ту, которая тебе предназначалась?

– Не знаю, начальник. Думаю, недавно, через Прибалтику. Закупился в Европе, у него там свои каналы. На рынке оружия сейчас бардак – война же идёт в Аравии. Кругом полиция смотрит, чтобы террористы не просочились. А вот если в Союз нужно «стволы» везти – всегда пожалуйста. Чем тут порядка меньше, тем буржуям лучше. Вот Митя «узи» и ввёз – нашим как раз! – Квежо говорил быстро, сбивчиво, и глаза его при этом подозрительно блестели.

– У тебя «приход», что ли? – осведомился Ружецкий. – Когда «дурь» принимал в последний раз?

– А-а! О-о! – вдруг то ли застонал, то ли запел Габлая. Заросший волосом его кадык ходил ходуном, глаза горели, а по телу пробегала крупная дрожь. Казалось, что он сейчас пустится в пляс посреди кабинета.

Тенгиз подошёл к нему и что-то сказал на ухо, после чего Квежо внезапно успокоился и обмяк на стуле.

– «Узи»? – Грачёв даже щёлкнул пальцами. – Хорошо, что я об этом узнал – Милорадова заинтересует. Чрезвычайно опасное оружие – израильские пистолеты-пулемёты. Верхний шик – в карман можно засунуть. Для бандитов – просто подарок…

Он не договорил, потому что дверь распахнулась. Вошёл московский коллега и друг Захара Горбовского – Антон Канунников, широколицый блондин финно-угорского типа. Кожа его и зимой, и летом выглядела отмороженной – из-за густой сетки красных жилок.

– Приветствую дорогих гостей! Застряли вы тут, голуби мои, нельзя так. С дороги и отдохнуть надо, как думаете? Да и нам по домам пора. – Канунников снял трубку местного телефона и вызвал конвой для Габлая. – Сейчас в камеру пойдёшь. Смотри, не бузи там – успокоим. – Он своими маленькими серыми глазами взглянул в расширенные зрачки Квежо. – Кирюш, проследи, чтобы ему одиночку дали, и следили за ним постоянно. Что-то не нравится мне его состояние, да и прикончить могут раньше времени. А он нам живым нужен…

До тех пор, пока Габлая не увели, Канунников расхаживал по кабинету, поскрипывая ботинками, спрашивал о питерской погоде, ругал московский мороз и переживал из-за здоровья Сергоева. Потом, когда Квежо, Шляпников и конвойный вышли, Антон Евгеньевич сел за стол следователя, пролистал оставленные им бумаги. Чем-то заинтересовался, сложил листы в папку, которую, застегнув, сунул под мышку.

– Всех вас сейчас по домам развезут на «рафике» – я с водителем договорился. А то замёрзнете во цвете лет, и на мне грех будет. Да и вообще – нечего по улицам так поздно шляться. А завтра утром, прямо в девять, чтобы были здесь. Я как раз с протоколом ознакомлюсь, и решим, что дальше делать. Тенгиз Варлаамович, я с тобой отдельно пошептаться хочу. Один «законник» покоя мне не даёт, надо с ним разобраться. Ну а потом уже буду и с Горбовским говорить. Помощь питерцев нам нужна, потому что вас тут никто не знает, а мои люди все наперечёт. Так что ненадолго вы от нас уедете – скоро возвращаться придётся…